Неточные совпадения
В то
время существовало мнение, что градоначальник есть хозяин города, обыватели же суть как бы его гости. Разница между"хозяином"в общепринятом значении этого слова и"хозяином города"полагалась лишь в том, что
последний имел право сечь своих гостей, что относительно хозяина обыкновенного приличиями не допускалось. Грустилов вспомнил об этом праве и задумался еще слаще.
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических целей; выдумал же эти
последние лишь для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от
времени до
времени спрашивать: не пора ли начать войну?
Как ни избалованы были глуповцы двумя
последними градоначальниками, но либерализм столь беспредельный заставил их призадуматься: нет ли тут подвоха? Поэтому некоторое
время они осматривались, разузнавали, говорили шепотом и вообще"опасно ходили". Казалось несколько странным, что градоначальник не только отказывается от вмешательства в обывательские дела, но даже утверждает, что в этом-то невмешательстве и заключается вся сущность администрации.
На третий день сделали привал в слободе Навозной; но тут, наученные опытом, уже потребовали заложников. Затем, переловив обывательских кур, устроили поминки по убиенным. Странно показалось слобожанам это
последнее обстоятельство, что вот человек игру играет, а в то же
время и кур ловит; но так как Бородавкин секрета своего не разглашал, то подумали, что так следует"по игре", и успокоились.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул
последний, ближайший к реке дом; в
последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее
время водой. Бред продолжался.
Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему было досадно, что она заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым словам, которые она сказала о своем детстве; но, как бы против воли своей, помолчав несколько
времени, сделал замечание на ее
последние слова.
Разговор остановился на короткое
время на политике и на том, как смотрят в высших сферах в Петербурге на
последние события.
Пописав несколько
времени, Левин вдруг с необыкновенною живостью вспомнил Кити, ее отказ и
последнюю встречу. Он встал и начал ходить по комнате.
— Но оскорбление? — сказала Кити. — Оскорбления нельзя забыть, нельзя забыть, — говорила она, вспоминая свой взгляд на
последнем бале, во
время остановки музыки.
Он чувствовал, что махает из
последних сил, и решился просить Тита остановиться. Но в это самое
время Тит сам остановился и, нагнувшись, взял травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув, оглянулся. Сзади его шел мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же, не доходя Левина, остановился и принялся точить. Тит наточил свою косу и косу Левина, и они пошли дальше.
Около самовара и хозяйки разговор между тем, точно так же поколебавшись несколько
времени между тремя неизбежными темами:
последнею общественною новостью, театром и осуждением ближнего, тоже установился, попав на
последнюю тему, то есть на злословие.
Пошли толки о том, отчего пистолет в первый раз не выстрелил; иные утверждали, что, вероятно, полка была засорена, другие говорили шепотом, что прежде порох был сырой и что после Вулич присыпал свежего; но я утверждал, что
последнее предположение несправедливо, потому что я во все
время не спускал глаз с пистолета.
А между тем герою нашему готовилась пренеприятнейшая неожиданность: в то
время, когда блондинка зевала, а он рассказывал ей кое-какие в разные
времена случившиеся историйки, и даже коснулся было греческого философа Диогена, показался из
последней комнаты Ноздрев.
В
последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмо было написано в духе тогдашнего
времени. Никакой подписи тоже не было: ни имени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum [В приписке (лат.).] было только прибавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что на бале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал.
«Посмотреть ли на нее еще или нет?.. Ну, в
последний раз!» — сказал я сам себе и высунулся из коляски к крыльцу. В это
время maman с тою же мыслью подошла с противоположной стороны коляски и позвала меня по имени. Услыхав ее голос сзади себя, я повернулся к ней, но так быстро, что мы стукнулись головами; она грустно улыбнулась и крепко, крепко поцеловала меня в
последний раз.
Последняя смелость и решительность оставили меня в то
время, когда Карл Иваныч и Володя подносили свои подарки, и застенчивость моя дошла до
последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне в голову, как одна краска на лице сменялась другою и как на лбу и на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался с ноги на ногу и не трогался с места.
Я взял и прибежал к самым городским воротам, в то
время, когда
последнее войско входило в город.
А в это
время корсунцы, стоявшие
последние за возами, увидевши, что уже достанет ружейная пуля, грянули вдруг из самопалов.
Насчет
последнего пункта Марфа Петровна была, впрочем, во вce
время довольно спокойна; это была умная женщина, а следственно, не могла же на меня смотреть иначе, как на развратника и потаскуна, который серьезно полюбить не в состоянии.
И до того уже задавила его безвыходная тоска и тревога всего этого
времени, но особенно
последних часов, что он так и ринулся в возможность этого цельного, нового, полного ощущения.
Действительно, сквозь толпу протеснялся городовой. Но в то же
время один господин в вицмундире и в шинели, солидный чиновник лет пятидесяти, с орденом на шее (
последнее было очень приятно Катерине Ивановне и повлияло на городового), приблизился и молча подал Катерине Ивановне трехрублевую зелененькую кредитку. В лице его выражалось искреннее сострадание. Катерина Ивановна приняла и вежливо, даже церемонно, ему поклонилась.
Обстоятельство нечаянного убийства Лизаветы даже послужило примером, подкрепляющим
последнее предположение: человек совершает два убийства и в то же
время забывает, что дверь стоит отпертая!
Вскоре князь Голицын, под крепостию Татищевой, разбил Пугачева, рассеял его толпы, освободил Оренбург и, казалось, нанес бунту
последний и решительный удар. Зурин был в то
время отряжен противу шайки мятежных башкирцев, которые рассеялись прежде, нежели мы их увидали. Весна осадила нас в татарской деревушке. Речки разлились, и дороги стали непроходимы. Мы утешались в нашем бездействии мыслию о скором прекращении скучной и мелочной войны с разбойниками и дикарями.
Я был глубоко оскорблен словами гвардейского офицера и с жаром начал свое оправдание. Я рассказал, как началось мое знакомство с Пугачевым в степи, во
время бурана; как при взятии Белогорской крепости он меня узнал и пощадил. Я сказал, что тулуп и лошадь, правда, не посовестился я принять от самозванца; но что Белогорскую крепость защищал я противу злодея до
последней крайности. Наконец я сослался и на моего генерала, который мог засвидетельствовать мое усердие во
время бедственной оренбургской осады.
Спустя несколько дней после сего знаменитого совета узнали мы, что Пугачев, верный своему обещанию, приближился к Оренбургу. Я увидел войско мятежников с высоты городской стены. Мне показалось, что число их вдесятеро увеличилось со
времени последнего приступа, коему был я свидетель. При них была и артиллерия, взятая Пугачевым в малых крепостях, им уже покоренных. Вспомня решение совета, я предвидел долговременное заключение в стенах оренбургских и чуть не плакал от досады.
Голос Аркадия дрожал сначала: он чувствовал себя великодушным, однако в то же
время понимал, что читает нечто вроде наставления своему отцу; но звук собственных речей сильно действует на человека, и Аркадий произнес
последние слова твердо, даже с эффектом.
— Пантеист, атеист, рационалист-деист, сознательный лжец, играющий роль русского Ренана или Штрауса, величайший мыслитель нашего
времени, жалкий диалектик и так далее и так далее и, наконец, даже проповедник морали эгоизма, в которой есть и эпикурейские и грубо утилитарные мотивы и социалистические и коммунистические тенденции, — на
последнем особенно настаивают профессора: Гусев, Козлов, Юрий Николаев, мыслители почтенные.
Доживая
последние дни в Париже, он с утра ходил и ездил по городу, по окрестностям, к ночи возвращался в отель, отдыхал, а после десяти часов являлась Бланш и между делом, во
время пауз, спрашивала его: кто он, женат или холост, что такое Россия, спросила — почему там революция, чего хотят революционеры.
Бальзаминова. В последнее-то
время, знаете ли, много с нами таких несчастных оборотов было, так уж мы стали очень сумнительны.
Он говорил, что «нормальное назначение человека — прожить четыре
времени года, то есть четыре возраста, без скачков, и донести сосуд жизни до
последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них».
Райский знал это по прежним, хотя и не таким сильным опытам, но
последний опыт всегда кажется непохожим чем-нибудь на прежние, и потом под свежей страстью дымится свежая рана, а
времени ждать долго.
Он знал и прежде ее упрямство, которого не могла сломать даже страсть, и потому почти с отчаянием сделал
последнюю уступку, решаясь жениться и остаться еще на неопределенное
время, но отнюдь не навсегда, тут, в этом городе, а пока длится его страсть.
В это
время вошел Райский, в изящном неглиже, совсем оправившийся от прогулки. Он видел взгляд Веры, обращенный к Тушину, и слышал ее
последние слова.
(Сделаю здесь необходимое нотабене: если бы случилось, что мать пережила господина Версилова, то осталась бы буквально без гроша на старости лет, когда б не эти три тысячи Макара Ивановича, давно уже удвоенные процентами и которые он оставил ей все целиком, до
последнего рубля, в прошлом году, по духовному завещанию. Он предугадал Версилова даже в то еще
время.)
— Что бы вы ни говорили, я не могу, — произнес я с видом непоколебимого решения, — я могу только заплатить вам такою же искренностью и объяснить вам мои
последние намерения: я передам, в самом непродолжительном
времени, это роковое письмо Катерине Николаевне в руки, но с тем, чтоб из всего, теперь случившегося, не делать скандала и чтоб она дала заранее слово, что не помешает вашему счастью. Вот все, что я могу сделать.
Все это я таил с тех самых пор в моем сердце, а теперь пришло
время и — я подвожу итог. Но опять-таки и в
последний раз: я, может быть, на целую половину или даже на семьдесят пять процентов налгал на себя! В ту ночь я ненавидел ее, как исступленный, а потом как разбушевавшийся пьяный. Я сказал уже, что это был хаос чувств и ощущений, в котором я сам ничего разобрать не мог. Но, все равно, их надо было высказать, потому что хоть часть этих чувств да была же наверно.
Старец же должен быть доволен во всякое
время, а умирать должен в полном цвете ума своего, блаженно и благолепно, насытившись днями, воздыхая на
последний час свой и радуясь, отходя, как колос к снопу, и восполнивши тайну свою.
Появившись, она проводила со мною весь тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до
последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все
время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Я громко удивился тому, что Васин, имея этот дневник столько
времени перед глазами (ему дали прочитать его), не снял копии, тем более что было не более листа кругом и заметки все короткие, — «хотя бы последнюю-то страничку!» Васин с улыбкою заметил мне, что он и так помнит, притом заметки без всякой системы, о всем, что на ум взбредет.
По
временам мы видим берег, вдоль которого идем к северу, потом опять туман скроет его. По ночам иногда слышится визг: кто говорит — сивучата пищат, кто — тюлени. Похоже на
последнее, если только тюлени могут пищать, похоже потому, что днем иногда они целыми стаями играют у фрегата, выставляя свои головы, гоняясь точно взапуски между собою. Во всяком случае, это водяные, как и сигнальщик Феодоров полагает.
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. —
Последний раз во
время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а на берегу опрокинуло целый дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и с ними до ста человек.
Помню я этого Терентьева, худощавого, рябого, лихого боцмана, всегда с свистком на груди и с линьком или лопарем в руках. Это тот самый, о котором я упоминал в начале путешествия и который угощал моего Фаддеева то линьком, то лопарем по спине, когда этот
последний, радея мне (без моей просьбы, а всегда сюрпризом), таскал украдкой пресную воду на умыванье, сверх положенного количества, из систерн во
время плавания в Немецком море.
Много ужасных драм происходило в разные
времена с кораблями и на кораблях. Кто ищет в книгах сильных ощущений, за неимением
последних в самой жизни, тот найдет большую пищу для воображения в «Истории кораблекрушений», где в нескольких томах собраны и описаны многие случаи замечательных крушений у разных народов. Погибали на море от бурь, от жажды, от голода и холода, от болезней, от возмущений экипажа.
Тронулись с места и мы. Только зашли наши шлюпки за нос фрегата, как из бока
последнего вырвался клуб дыма, грянул выстрел, и вдруг горы проснулись и разом затрещали эхом, как будто какой-нибудь гигант закатился хохотом. Другой выстрел, за ним выстрел на корвете, опять у нас, опять там: хохот в горах удвоился. Выстрелы повторялись: то раздавались на обоих судах в одно
время, то перегоняли друг друга; горы выходили из себя, а губернаторы, вероятно, пуще их.
И все было ново нам: мы знакомились с декорациею не наших деревьев, не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок дерева, фигуру листьев, наконец, плоды; как будто смотрели на это в
последний раз, хотя нам только это и предстояло видеть на долгое
время.
Председатель шептался в это
время с членом налево и не слыхал того, что говорила Маслова, но для того, чтобы показать, что он всё слышал, он повторил ее
последние слова.
Вспомнил он
последнее свидание с ней, ту животную страсть, которая в то
время овладела им, и то разочарование, которое он испытал, когда страсть была удовлетворена.
В это
время прошел кондуктор с свистком в руке; послышался
последний звонок, свисток, и среди провожавших на платформе и в женском вагоне послышался плач и причитанья.
Со
времени своего
последнего посещения Масленникова, в особенности после своей поездки в деревню, Нехлюдов не то что решил, но всем существом почувствовал отвращение к той своей среде, в которой он жил до сих пор, к той среде, где так старательно скрыты были страдания, несомые миллионами людей для обеспечения удобств и удовольствий малого числа, что люди этой среды не видят, не могут видеть этих страданий и потому жестокости и преступности своей жизни.
Где добыть денег к этому
времени, чтобы по самому
последнему зимнему пути уехать на прииски?